М. Н. Кожевникова

К истории создания Института буддийской культуры (ИНБУК) АН СССР: 1927-1930 гг. Значение научных экспедиций школы академика Щербатского

(Конференция «Рериховские чтения». СПб., 2003).

 

 

 

История изучения Тибета в России, к первой декаде 20 в. отмеченная рядом научных экспедиций ИРГО в Тибет и регионы тибетской культуры, а также опытом изучения тибетского языка - возникновением традиции университетского его преподавания, составлением учебника и словаря тибетского языка Я. Шмидта, увенчалась возникновением и расцветом академической школы тибетологии и буддологии академика Федора Ипполитовича Щербатского. В этот период российская академическая наука, можно сказать, заняла лидирующие позиции в области мировой тибетологии. Как это стало возможно и что это значило, можно понять, обратившись, в частности, к рассмотрению феномена Института буддийской культуры (ИНБУК) АН СССР (1927-28 г. по 1930 гг.)

 

В 1927 году ИНБУК возник концептуально и организационно – как скоординированный проект, предложенный академиком Щербатским совместно с М. И. Тубянским и академиком С. Ф. Ольденбургом. В следующем году «4 апреля 1928 года на VII заседании Отделения гуманитарных наук Академии наук СССР академик Ф. И. Щербатской доложил об утверждении Советом Народных Комиссаров в составе Академических учреждений Института по Изучению Буддийской Культуры (Постановление СНК СССР от 13 марта 1928 г. «О составе научных учреждений Академии Наук СССР») и о желательности принять меры к началу организационных работ Института. При обсуждении доклада было положено просить Ф. И. Щербатского взять на себя временно исполнение обязанностей Директора Института.»[1]

 

 

Предистория

 

К этому времени академик Ф. И. Щербатской в результате своей активной научной, педагогической и научно-организационной деятельности собрал вокруг себя группу учеников и сотрудников – востоковедов, которая и получила наименование «буддологической школы Ф. И. Щербатского», на основе которой сделалось возможным возникновение Института в содержательном плане. Только О. О. Розенберг (1888 – 1919) выбыл из школы Щербатского, не перенеся тягот послереволюционного времени. Остальные составили штат будущих сотрудников ИНБУК: тибетолог А. И. Востриков, ставший ученым секретарем по секции Тибета, тибетолог Е. Е. Обермиллер, получивший должность «ученого секретаря секции Монголии», синолог Б. А. Васильев, занявший место ученого секретаря по секции Китая и Японии, тибетолог Б. В. Семичов, принявший на себя обязанности ученого секретаря по секции Индии. Индолог-тибетолог М. И. Тубянский, представлявший одного из идеологов создания Института и неотъемлемое связующее звено ИНБУК в Монголии, в штат не вошел, находясь в Монголии и являясь там ученым секретарем Монгольского Ученого Комитета. Кроме того, в штате состояли: научный сотрудник II разряда – Д. Мункуев, затем Жамцарано; технический сотрудник – Л. Санчиков, затем Козеровский; служащий – А. Ф. Елоина; временный консультант – профессор Д. Косамби (Индия).

 

В научном плане деятельность сотрудников Щербатского, по сути, разворачивалась и до формального образования ИНБУК в тех же направлениях и по тем же программам, что начала разворачиваться после его создания – и это были программы, определенные интеллектуальными интересами и научным опытом самого академика Щербатского: а) прежде всего - сфера буддийской теории познания и логики в контексте общеиндийской истории мысли (работы Ф. И. Щербатского «Логика в древней Индии», 1902; «Теория познания и логика по учению позднейших буддистов», 1903-1909, издания тибетского и санскритских текстов Nyayabindu, Nyayabindutika, Nyayabindutikappani с введением и комментариями, 1904 1909, 1916; Тибетский перевод сочинений Samtannantarrasiddhi Dharmakirti и Samtanantarrasiddhitika Vinitadeva вместе с тибетским толкованием, составленным Агваном Дандар-Лхарамбой, 1916); б) учения Махаяны и история развития философских школ буддизма Махаяны (“Notes de litterature   bouddhique. La litterature Yogacara d’apres Bouston”, 1905; «О приписываемом Майтрейе сочинении Abhisamayalamkara», 1907; Дармакирти. Обоснование чужой одушевленности, 1922; The Conception of Buddhist Nirvana, 1927); в) абидхарма, теория дхарм – «элементов бытия» (публикация текста Sphutartha Abhidharma-kocavyakhya, the work of Yacomitra, 1918; The Central Conception of Buddhism and the Meaning of the word “Dharma”, 1922).[2] В плане деятельности ИНБУК значатся все эти направления.

 

Как сложились эти направления у самого Щербатского?

Изначально Федор Ипполитович двигался в своем изучении буддизма от академической европейской школы, опирающейся на письменное изучение санскритских текстов. Индийскую филологию он изучал у Г. Бюллера в Вене, а индийскую философию у Г. Якоби в Бонне, и именно Якоби исследовал логику, открыв для современных исследователей-индологов своей работой Die indische Logik, (Gottingen. 1901) целую область логических трактатов и диспутов дренеиндийских ученых разных школ, включая буддистов. В 1902 г. появляются исследования Щербатского по логике ("Логика в древней Индии".- ЗВОРАО. СПб., 1902, т.14, вып. 3). В своей работе Щербатской направил интерес на ключевые в этой сфере буддийские тексты: прежде всего, на логические и эпистемологические работы Дигнаги, Дхармакирти и комментарии его учеников. Кроме того, сфера теории правильного познания (санскр.: прамана), столь важная для методологии самой буддийской традиции, была сферой, общей для философских систем разных традиций и культур - здесь отсутствовал религиозный эзотеризм и присутствовала философия в чистом виде. Щербатской, занимавшийся ранее изучением западной философии, а затем философских текстов Древней Индии, тяготел к этой сфере особенно. Помимо логики, в ряду буддийских текстов также его внимание привлекли ставшие известными на Западе к этому времени махаянские[3] сутры (Saddharma-Pundarika - Лотосовая сутра, в переводе Г. Керн, Oxford, 1884, сборник махаянских сутр, включающий прежде всего сутры праджняпарамиты,. в переводе Ф. М. Мюллера -Buddhist Mahayana Texts. Oxford. 1894).

С началом своего изучения тибетского языка (примерно в 1902-1903 гг.) в Петербурге Ф. И. Щербатской соприкоснулся с живой буддийской традицией, точнее - тибето-монгольской системой монастырского образования - благодаря контакту через бурятского тибетолога Б. Барадийна. Как можно судить по переписке и рукописям тех лет, на этом этапе в сферу уже определенных Щербатским ранее к изучению важнейших буддийских текстов добавляются те индийские тексты, которые считались первостепенными по популярности вТибете: Бодхичарьяаватара Шантидевы, Абхисамаяаламкара Асанги-Майтреи. Тогда же в качестве основы для изучения истории буддизма Щербатской определяет популярную в монастырской среде историческую работу Будона Ринпоче.

 

Начиная с этого времени, Федор Ипполитович стремится к изучению буддийской философии по традиционной индо-тибето-монгольской системе. Здесь открываются перспективы задавать вопросы не прошлым векам, но живым ученым – и - получать ответы, искать толкования по интересующим темам – и находить незнакомые, нечитанные ранее тексты. Тогда же на тибетском языке через Барадийна из Агинского дацана Щербатской впервые получает в 1903 г. тексты Дхармакирти – Праманавартику ("Ясное объяснение теории правильного познания"),    Ньяябинду ("Буддийский учебник логики"), автокомментарий Дхармакирти на 1-ю главу Праманавартики и на Ньяябинду, а в 1904 г. у него появляется тибетский текст истории Будона - от Цыбикова и из Агинского дацана от Барадийна, с добавлением текста жизнеописания (намтара) Будона – для включения в будущее издание.

Барадийн передает российскому востоковеду сведения о традиции изучения теории правильного познания (праманы), идущей от Дигнаги-Дхармакирти через учеников, - по сочинению тибетского ученого монастыря Гоман Khu rin po che'i gsol debs 'grel pa. Сам Барадийн в Аге занимается историей философии (сиддханта) "под руководством своего давнишнего Учителя"[4]   - как он его характеризует, которого он по просьбе Щербатского хочет пригласить в Питер. В 1904 г. стараниями Барадийна такие возможности возникают – бурятский лама Зурбайн приезжает в Петербург. В тетрадях Щербатского в эти годы появляются краткие заметки, относящиеся к тибетским терминам, выражающим основные буддийские понятия – из сферы Абидармы (начиная с самого термина "дхарма") и из философии четырех школ, а также из теории буддийского пути (начиная с термина бодхичитта и кончая термином Нирвана, с ее различными видами и трактовками). 

В 1905 г. Щербатской посещает Ургу для встречи с Далай-ламой и сам навещает монастыри Забайкалья.

Последующие годы он продолжает стремиться к сотрудничеству с бурятскими ламами (судя по переписке с Барадийным), но подобных 1904-му году условий для обучения уже не возникает. [5]

Потом война.

Потом революция.

Потом гражданская война, разруха, проблемы физического выживания, стоявшие перед российской, и особенно питерской интеллигенцией. Процесс воссоздания Академии наук.

Определение заново места и статуса буддологии в науке в СССР.

 

Все эти годы Щербатской на протяжении долгих лет живет мечтой о переводе и исследовании Праманавартики - главного текста по буддийской теории правильного познания, и других работ Дхармакирти. То, что он делает - это подступается к тексту Праманавартики с разных сторон, разбирает цитаты из него, содержащиеся на санскрите в работах других авторов Древней Индии (прежде всего, Вачиспатимишры), выясняет значение упоминаемых в других произведениях тем Праманавартики. Однако перевод так и не был сделан, даже частично.

Основной проблемой для Щербатского, имевшего основным своим языком санскрит, было отсутствие санскритского текста Праманавартики. Бадзар Барадийн передавал вопросы своего почтенного учителя санскрита бурятским ламам и отписывал обратно Щербатскому ответы, толкование структуры заветного текста, исходя из текста праманасамучая и так далее, однако сам на подвиг перевода подобного текста с тибетского не был способен.

И, наконец, у Федора Ипполитовича выросли ученики, обученные в Университете им самим, приступающие к переводам авторитетных текстов с тибетского.

Этот период подготовил возможность появления ИНБУК.

 

ИНБУК как зеркало своего времени. Скорлупа цикады

 

Добившись создания ИНБУКа в 1928 г. (идея ИНБУКа была обнародована еще в 1927 г., тогда же были предприняты первые организационные усилия), Щербатской неминуемо сталкивается со всеми теми бюрократическими достоинствами жизни официального учреждения, которые были столь красноречиво описаны бессмертными авторами хроники деятельности конторы по заготовлению рогов и копыт. Не успел Институт формально создаться, как на его голову посыпались циркуляры, запросы, распоряжения и требования отчетности. Документация приходила на имя академика Щербатского, ответственность за отписки и представительство была возложена на ученых секретарей - Вострикова, Семичова. Рассмотрим некоторые наиболее показательные письма ИНБУК за начало 1930 г.[6].

от 2 января:

«Циркулярно. По имеющимся сведениям УД АН известно, что ряд служащих АН имеют у себя в руках огнестрельное оружие и боевые припасы к нему. Управление Делами АН просит в кратчайший срок путем опроса собрать сведения о таковых по прилагаемой при сем форме…»

 

Телефонограмма №6

Секретариат АН извещает, что 10, 11 и 12 с. м. Заведующий учеными и учебными учреждениями при ЦИК СССР А. В. Луначарский и его заместитель и секретарь совместно с Президиумом АН начнет знакомиться с учреждениями АН, в том числе и с Вашим. Просьба не отказать во всестороннем содействии и скорее сообщить, кто будет уполномочен давать разъяснения по Вашему учреждению. Осмотр начнется приблизительно в 13 ч. 10/I, подробные сведения будут сообщены дополнительно. Заведующий секретариатом Зеленко.

 

от 21 февраля

Циркуляр. Прошу Вас представить инструкцию по Вашему учреждению для представления ее в Комиссию по выработке нового Устава АН СССР, заседание которой состоится 28 февраля с/г. Инструкция должна представлять собою перечень задач учреждения и работ, им обычно выполняемых в служебное время. Последний срок представления инструкции 25 февраля с/г. И. О. непременного секретаря академик – Комаров

 

от 2.III. 30 г. (копия письма) Непременному секретарю АН

11-го сего января отправлена была мною в БЮК для пересылки в Бенарес, Индия, рукопись, работа, исполненная по просьбе Benares Hindu University. 2-го сего марта я получаю телеграммму о том, что эта рукопись еще не дошла. По справке оказалось, что она пролежала 40 дней у Непременного Секретаря. Я надеюсь, секретариат не откажет объяснить причину такого непонятного для меня явления. Директор Ф. Щербатской

 

телефонограмма от 2 марта 30 г. Всем учреждениям АН СССР

Секретариат АН ставит Вас в известность, что 3.III в 7 ч. вечера в Б. Конференц. зале состоится общее Собрание академиков и всех работников Академии для подписания договора по социалистическому соревнованию Украинской и Белорусской Ак. наук. Просьба оповестить всех сотрудников и обеспечить их присутствие на означенном собрании. Зав. секретариатом Зеленко

 

от 17.III. 30. Телефонограмма. Ученому Секретарю ИНБУКа

Секретариат просит договор о соревновании между учреждениями раздать под расписку и лист с распиской возвратить. Зеленко

 

срочно. Для Госплана представить в Секретариат АН СССР в самом срочном порядке и ни в коем случае не позже 25-го марта с. г. следующие данные …Зав. Секретариатом - Зеленко

 

от 21 марта 30 г. Циркулярно. Согласно постановлению Правительственной Комиссии при СТО об упорядочении работы предприятий. Управление делами АН просит Вас ввести с 1-го апреля единый производственный табель-календарь и препроводить таковые в УД АН при составлении графиков необходимо иметь в виду, что год считается в 360 дней (5 революционных дней в расчет не принимаются) и первым днем пятидневки устанавливается 1-е апреля.

 

от 29 апреля. Циркулярно. Ввиду неоднократно имевших место случаев позднего сообщения учреждениями сведений о неявке сотрудников на работу по болезни и т.д., что крайне затрудняет работу Счетного стола, Управления делами АН СССР предлагает ежедневно давать в УД АН сведения о неявившихся в предыдущий день на работу сотрудников Вашего учреждения.

 

На фоне бюрократии контраст составляют содержательные документы, отражающие собственные интересы Института: докладная записка по поводу планов на на 5-летие 1930-1934, упоминающая в качестве специальной задачи ИНБУК "изучение Абхидхармы (литературы по космологии и онтологии)" и предлагающая "организовать в 1934 г. Всесоюзный съезд ученых по вопросам буддийской культуры"; документы трудовых договоров со студентами ЛГУ Н. П. Ярославцевой и К. М. Черемисовым по разнесению на карточки тибето-монгольского словаря. Под слоем бюрократических запросов и отписок ИНБУК как учреждения теплится и просвечивает реальная научная интеллектуальная жизнь, в действительности - по содержанию, направлению развития и интенсивности - не зависящая от внешней формы своего существования – власти, времени, порядков, как не зависит от скорлупы поющая цикада, сбрасывающая при необходимости потребную ей прежде защитную оболочку.

 

Особое место в переписке занимают письма, связанные с экспедициями ИНБУК.

"В Комиссию Экспедиционных Исследований. Препровождая при сем заявление ученого секретаря секции Монголии Е. Е. Обермиллера о предоставлении ему командировки в Бур-Монголию с выдачей необходимых при сем денежных средств, ИНБУК всемерно поддерживает означенное ходатайство.

Ф. Щербатской" (за 24/V-30 г.)

 

От Академии Щербатскому по поводу экспедиций поступали политико-бюрократические требования советского образца, как, например от 25 марта 30 г.: "Руководителю Бурято-Монгольской экспедиции Щербатскому. Всем руководителям экспедиций. На основании циркуляра УД Академии наук СССР от 27/I – 30 г. № 103 КЭИ[7] сообщает, что Ваши заявки по личному составу рассматриваться Президиумом КЭИ не будут без предоставления требуемых анкетою сведений (см. приложение).

Кроме того, необходимо предоставление жизнеописания с указанием общественного опыта. Председатель   академик Бартольд. И.О. Ученого секретаря Щербаков.

 

Экспедиции ИНБУК направлялись преимущественно в буддийские монастыри Забайкалья (исключение составила поездка Васильева в Киргизию для изучения дунган). Востриков работал в Агинском дацане, Обермиллер – в Ацагате. Для улучшения впечатления, чтобы эти экспедиции не казались начальственным органам избыточными, сидение Вострикова в Аге для КЭИ обозначались как "Археографо-этнографические экспедиции в Бурято-Монгольскую АССР под руководством Вострикова для исследования дацанов", а пребывание Обермиллера в Ацагате – "научной поездкой в БМ АССР для собирания терминологических, исторических и медицинских материалов".

В действительности, экспедиции состояли в том, что Федор Ипполитович засылал своих учеников-сотрудников, представлявших для него как мозгового центра как бы органы восприятия, к монахам-ученым для работы с их помощью над интересующими Щербатского текстами и вопросами.

 

Экспедиции: реальное содержание ИНБУК

 

Прибытие в монастыри

 

О том, в какую ситуацию попадали сотрудники Щербатского, приезжая в Забайкалье, можно судить по описанному в первом письме[8] Андрея Ивановича Вострикова к Щербатскому из Агинского дацана от 20 июня 1927 г.: "Дорогой Федор Ипполитович, прошло уже более недели с тех пор, как я приехал сюда, но я все еще не успел как следует здесь осмотреться. Мне сильно мешает то, что я совсем почти не знаю монгольского языка и мне приходится объясняться больше знаками. Знающих русский язык здесь – два-три человека, да и те знают его плохо. Добрался я сюда вполне благополучно. Только всю дорогу – почти до Читы – было очень холодно. Между Омском и Новониколаевском даже выпал снег. Вагон не топили, и потому пришлось одеть все свои теплые вещи, чтоб не мерзнуть. Здесь я устроился очень хорошо. Комнату мне дали в большом доме Ширетуя[9] -ламы – комнату очень большую, в пять окон, светлую и чистую." ( из письма от 20.06.27) " Жить мне здесь почти ничего не стоит, потому что Ширетуй отказывается брать с меня деньги, и я покупаю здесь только кумыс да книги. Никак не придумаю только, что бы мне подарить Ширетую-ламе в благодарность за его любезность и гостеприимство. А то так неловко. Я отдал ему и окружающим меня ламам кое-какие бывшие со мной пустяковые вещицы, которые ему почему-то понравились, но все это ничтожно. Кроме того, я передал ему Ваш хадак[10]." (из письма от 27.07.27)

Ученики Щербатского, изучавшие в Университете санскрит и тибетский, попадая в бурятские монастыри, где вожделенные ими тексты и знания были так близки, оказывались по причине языкового барьера относительно них в позиции крыловской лисы с виноградом. В письмах Вострикова эта проблема описывается красноречиво: "… работа подвигается очень медленно, и мне думается плохо, постоянно я никак не могу сговориться с моим Габжу[11] Жамцарановым. Потому что ни по-тибетски, ни по-монгольски говорить я не могу. Теперь поэтому я изо всех сил стараюсь научиться болтать по-монгольски, но пока толку очень мало – может быть, от того, что мало времени еще прошло. Но меня все же убивает моя крайняя беспомощность в этом отношении и необходимость заниматься монгольским языком в ущерб работе над PramÌnavarùÎkÌ. Но я думаю, что мне все же надо работать над монгольским языком - разговорным, конечно, - и надо именно здесь, потому что здесь это будет легче для меня сделать." (из письма от 20.06.27)

Своему пребыванию в буддийском монастыре Востриков старался создать какое-то оправдание и пытался быть полезным монахам тем способом, на который он был способен. Он предлагает им свою помощь в изучении санскрита и пишет Щербатскому:

"наполовину по-русски, наполовину по-монгольски, я стал заниматься с ламами санскритом. Желающих оказалось там много, что Ваших книг не хватило, и остальным я сам написал алфавит и проч. Между прочим, изъявили желание заниматься санскритом и такие лица, как Габжу Жамцарано и другие, да и вообще большинство «учеников моих» – либо кончают, либо начали изучать уже Дул-ва[12]. Так что народ все значительный. Не знаю, как дальше будет, но пока они занимаются усердно – переводят мало помалу санскритские упражнения Бюлера на тибетский язык."

 

Встреча академических планов с реальностью лам

 

Наконец, каковы же были, насколько можно судить по архивным материалам, конкретно поставленные Щербатским перед учениками задачи?

Едва прибыв в Агинский дацан, Востриков отчитывается учителю: "… был в здешней типографии и заказал для Вас и для себя Да-йиг[13]. Несколько дней назад я начал работу над PramÌnavarùÎkÌ … с грехом пополам читаю rnam ‘grel[14] с тибетскими комментариями." Относительно Праманавартики (rnam ‘grel) Востриков ставил и весьма далеко идущие цели. Он писал: " Относительно добычи санскритского rnam ‘grel - все время здесь агитирую, но пока что ответы все получал пессимистические. Здешние ламы видят только две возможности: либо через Доржиева воздействовать на Далай-ламу, чтобы тот распорядился выдать нам самую рукопись, которая, как уверяют монахи, есть и в Радэне, и в Самье, либо ехать в Тибет мне самому. (…) Меня, каюсь чистосердечно, такая перспектива очень соблазняет."

Сверх Праманавартики Востриков стремился изучать и другие фундаментальные тексты по теории правильного познания: базовый текст самого Дигнаги "Праманасамуччая" (на который и был написан комментарий – Праманавартика), сохранившийся на тибетском языке – и заказал переписку этого текста сразу для себя и Федора Ипполитовича, а также Pramana Viniscaya – другой логический текст Дхармакирти, представляющий сокращенное сравнительно с Рраманавартикой изложений идей Дхармакирти. По поводу этих текстов шло постоянное обсуждение с учителем – академиком Щербатским, который шел в своих исследованиях от санскритского текста Вачаспатимишры, обильно содержащего изложение и цитаты из этих буддийских текстов. Востриков должен был производить сверку, выборку и зачастую перевод соответствующих цитат по тибетским текстам.

Обермиллер готовится к поездке в Ацагатский дацан еще в Питере, рассчитывая силы на выполнение своей задачи, и сообщает потом Щербатскому в письме[15] из Забайкалья: "Перед своим отъездом я особенно налегал на Haribhadra[16], почерпнув из него очень многое, что мне будет теперь же нужно при чтении Дигнаги… До приезда Чойдага[17] буду понемногу просматривать намтар Будона[18], чтобы сразу, не задерживаясь, выяснить с ним все трудные места." (из письма от 9.06.1928) Его задачами были те же давно определенные имена: классический текст Дигнаги, основополагателя буддийской логики, причем именно - комментарий на махаянскую сутру Праджняпарамиту, то есть текст по буддийской философии, и Будон (текст "Истории буддизма" и биография Будона).

 

Посланные академиком Щербатским ученики прибывали в Забайкалье с готовыми заданиями и своей академической подготовкой для выполнения поставленных задач. Бурятские же ламы, на которых теперь возлагалась надежда и ответственность за компетентное курирование воплощения научных буддологических планов Ф. И. Щербатского в жизнь, имели, однако, свое, зачастую совершенно иное представление о месте искомых текстов в контексте индо-тибетской философской литературы. Для них авторитетные тексты не пребывали в неосвоенном пространстве истории философии, высясь некими отдельными запредельными пиками, требующими подвига научного восхождения, но были неотъемлемой частью плотно сотканной ткани всей традиции буддийского индо-тибетского образования. По представлению бурятских лам, получавших знакомство с авторитетными текстами буддийской философии в процессе своего обучения в Тибете, эти тексты относились к определенному уровню, тому или иному курсу и изучались с опорой на те или иные тексты, с применением известной методики (выучивания наизусть формальных определений, дебатирования определенных положений и т. д.). Поэтому в ответ на поступающий от западной буддологии запрос они предлагали ученикам академика Щербатского лучшее, что могли – опробованную систему образования (хотя бы в сокращенном варианте), подводящую к необходимым уровням, на которых требуемые тексты должны были находиться, и методологически проработанные комментарии.

Учителем Вострикова в Агинском был монах, о котором Андрей Иванович писал Щербатскому следующее: "Я все время здесь ищу такого ламу, который мог бы пригодиться нам в Питере по части rnam-‘grel и tshad ma вообще. Знатоков здесь было много, но мое такое впечатление, что, хотя они и говорят, что знают tshad-ma, на самом деле они здорово позабыли и то, что читали-то, а ведь никто здесь не читал Devendrabuddhi. Поэтому мой выбор остановился пока на моем здешнем бакши[19] Галдане Габжи Жамцарано. Он здесь считается большим знатоком, хотя говорят, есть и еще бакши, но у него есть то преимущество, что он, кажется, чуть ли не единственный, в дацане, до сих пор читает литературу по tshad ma[20]. Не знаю, поедет ли он, потому что сейчас он изучает Жуд[21]. На меня он произвел прекрасное впечатление, впечатление со светлой головой, очень старательного и скромного. Было бы хорошо привезти его в Петербург. Впрочем, я буду искать еще. Пока же это самый лучший."

При том, что "ламы не читали Девендрабуддхи", то есть первого комментатора глав Праманавартики, они – прежде всего, по-видимому, сам Габжи Жамцарано как главный авторитет для Вострикова, предлагали ему методически освоенную в тибетской традиции альтернативу. Сам Востриков писал следующее: "Мне особенно рекомендуют здесь два комментария – один Жалцаба[22] thar lam gsal byed и другой Жамьяна Шадбы mtha’ dpyod. Но они для меня сейчас очень трудны."

Учителем Обериллера в Ацагате был лама Чойдаг, направлявший изучение Евгения Евгеньевича. Обермиллер в письме Щербатскому пишет: "Глубокоуважаемый и дорогой Федор Ипполитович, не сердитесь на меня, что я так долго не писал Вам, но у меня положительно не было возможности, ибо все это время прошло у меня в самой напряженной работе. Программа вышла гораздо больше, чем предполагали Вы, и я сейчас подробно расскажу, как и почему. Когда приехал мой драгоценнейший Чойдаг, он мне сразу сказал, что считает невозможным сразу же приступить к чтению такого текста, как Pindartha[23] Дигнаги. По его мнению, нужно пройти систематический курс Парчина, как его преподают в дацанах. Помня Ваши слова, что такой курс был бы весьма и весьма желателен, я, конечно, с радостью согласился. Программу Чойдаг первоначально наметил следующую: Дуйра (bsdus-grwa) Лабранского Агван-Дашия (ученика Джамьян Шадбы), 2) Ло-Риг, 3) Даг-Риг (rtags-rigs), 4) са-лам Лабранского Джигмед-Вангбо (jig-med-dbang-po) и, наконец только, Pindartha." (из письма от 10.VIII.28)

Востриков же, со своей стороны, начав работу над Праманавартикой, сам сформулировал проблемы следующим образом: "Особенно же меня печалит то обстоятельство, что я совершенно не знаю тибетских определений философских понятий. Без них можно было бы обойтись, если бы я знал хорошо тибетский язык, но я тибетский язык знаю плохо, а определения же не знаю совсем. А без этого я не в состоянии обсудить как следует, не в состоянии добиться от моих лам настоящих объяснений. И я все больше чувствую, что мне необходимо здесь последовать примеру лам и просто напросто вызубрить наизусть bsdus grwa rtags rigs и blo rigs и потом со здешними монахами хувараками устроить нечто наподобие chos rgwa. Иначе работа над rnam ‘grel будет зачастую сводиться к тому, что лама будет выписывать на бумажку по-тибетски те же самые определения, которые находятся в rtags rigs – ничуть не больше. И в результате много времени будет потеряно зря. Поэтому я и хочу, помимо основной и главной работы над rnam ‘grel, которую я не брошу ни за что, заниматься еще и такими текстами, которые, если бы мне удалось их выучить, очень помогли бы мне в моей работе над rnam ‘grel. (…) …каждый следующий день для меня здесь интереснее предшествующего, так как я с каждым днем, хотя понемногу, все больше овладеваю средствами для главной работы, а от этого и главная цель начинает становиться все менее запутанной и непонятной. А потом, я чувствую, что, возвратившись в Питер, я должен буду все свои силы сосредоточить на Vacaspati[24]." (из письма от 27.07.27)

То есть, вместо работы по намеченной программе: изучение Праманавартики в сопровождении других коренных логических текстов – в соотнесении с санскритским текстом Вачаспатимишры, Востриков склоняется к предлагаемому ему бурятским Учителем. В данном случае и Обермиллер относительно своей программы обучения у ламы Чойдага, и Востриков по опыту своих занятий у ламы Жамцарано говорят о необходимости прохождения начальных курсов буддийской программы - bsdus grwa (дуйра - краткий курс буддийских понятий), rtags rigs (тариг - логика, основы диспута), и blo rigs (лориг - основы психологии, теории сознания, и эпистемологии – теории правильного познания) и о необходимости опоры в дальнейшем на комментарии тибетской традиции.

Обермиллер берется за изучение рекомендованных курсов и озывается об этом следующим образом: "Относительно первого из этих сочинений (т. е. текста "Дуйра" Агван-Даши. – М. К.) могу сказать, что оно мне принесло очень большую пользу, тем более, что дало мне в четкой ясной форме определения многих необходимых терминов и полные перечисления … понятий". После того, как мы посидели над Дуй-ра и все время при этом упражнялись в тальчира (формулах логического вывода. – М. К.), мы приступили к Ло-Ригу. Здесь довольно много мне было уже известно по Nyanabindu[25], но очень многое я встретил впервые."

В Ацагате Обермиллер исписал две толстые общие тетради конспектами определений понятий по Дуй-ра и переводом текста Лорига (неопубликованный перевод на английский язык под названием "The Categories of Knowledge" – в Архиве СПб О ИВ РАН Фонд 100, оп.1. №16). В дальнейшем выписки из обермиллеровского перевода вошли в работу Ф. И. Щербатского по буддийской логике.

Востриков в следующем году пишет (от 21 июля 28 г.): " Занимаюсь я сейчас еще и по bsdus grwa, ибо чую, что чем дальше, тем больше становится это мне необходимым для бесед с ламами – пожалуй, не меньше, чем монгольский язык. Пока что дело дается не так быстро, как хочется, но если дальше пойдет лучше, то из этой работы может выйти статья, если не целая книга и причем по вопросу новому и в сущности очень важному для чтения и проникновения в самую суть и строй тибетской комментаторской оригинальной литературы."

 

Научные подвиги в монастырях

 

Что касается основных направлений работы, то Обермиллер от намеченного текста Пиндартхи Дигнаги сделал-таки шифт в сторону предложенных его ламой традиционных образовательных текстов. Он пишет (от 10.07.28): "Вы говорили, что одной из ближайших моих задач должна быть подготовка статьи (предварительной) по Парчину[26]. В связи с этим я думаю: было бы очень хорошо одновременно издать перевод Салама[27] и его тибетский текст, тем более, что он не длинный. (…) После этого, наконец, настал момент приступить к Pindartha. Но тут мы натолкнулись на непреодолимые препятствия. (…) Решили заполнить пробел тем, что взяли читать часть текста gser-phreng Дзонхавы, где разбирается понятие относительности и ее 20 видов. Та выписка, которую я сделал весной из Haribhadra и о которой я писал Вам в своем первом письме, нам очень пригодилась, ибо Дзонхава излагает совершенно так же и даже с теми же примерами; очевидно, у него прямо взято оттуда. Глубокоуважающий и благодарный Е. Обермиллер. Ацагат, Аршан."

Евгений Евгеньевич не только высказал пожелание о возможном издании Салама, но и приступил к его изучению по тексту Джигмед-Вангбо, завершил курс и сделал перевод (остался неопубликован). Трактат "Золотые четки" Legs bshad gser pyi phreng ba ламы Цонкапы, о котором Обермиллер писал Щербатскому, он вскоре "приобрел … и увидел, что действительно в нем содержится весь нужный материал." (из письма от 12.09.28). Далее, он строит свой следующий план – опять-таки, в полном соответствии с традицией – и пишет: "На днях мне достанут еще сочинение don dun cu[28], представляющее собой краткое изложение всех сюжетов Abhisamayaalamkara. Тогда у меня будет все, что нужно. (…) Вы, может быть, будете сердиться на меня, что я вместо намтара[29] дал готовую статью по Парчину, но мне непременно хотелось это сделать под свежим впечатлением занятий с Чойдагом. Я надеюсь, что, возвратясь домой, я смогу в скором времени восполнить пробел." В этом же письме упоминается снова работа Цонкапы "Золотые четки": "По Джамьяну Шадбе лучшим из тибетских толкований (на Абхисамаяаламкару. – М. К.) является gser phreng Дзонхавы."

Позднее Обермиллер приобретает еще и собрания сочинений (сумбумы) учеников Цонкапы – Гьелцаба и Кэдуба и отмечает в письме от 2.08.30: "посматриваю некоторые вещи из сумбумов. Вы ведь знаете, что я весною начал Введение к анализу по Парчину. Так как у меня до сих пор не было сочинений Жалцаба и Хайдуба на данную тему, то я боялся, что упущу или не замечу чего-нибудь важного."

Итак, перевод Пиндартхи, составлявший первоначальную задачу, сделан не был. Зато перевод Дондунчу и материал прослушанного у геше Чойдага курса и исследованных комментариев составили книгу The doctrine of PrajñÌ-pÌramitÌ as exposed in the AbhisamayÌlaìkÌra of Maitreya. Исследование с примечанием и шестью указателями. Acta Orientalia, том XI, 1932 г., 1933 г.

 

Изучение трактатов Цонкапы не входило в намеченную из Петербурга програму. В 28-30 гг Щербатской проявляет больше интереса к поиску материалов по истории философии Индии – он сам активно работает над переработкой своего базового труда по буддийским учениям по логике и теории познания в итоговое издание "Buddhist Logic", и в плане историко-сравнительного анализа философских систем его надежды на Обермиллера связаны с переводом "Истории буддизма" Будона и дальнейшими исследованиями по истории философии, поэтому со своей стороны он выказывает настойчивую заинтересованность в работе Обермиллера над индийским сочинением Таркаджвала[30]. В рамках обсуждения планов он пишет (от 5.07.30): "Дорогой Евгений Евгеньевич, я и ожидал, что ламы Таркаджвалане читали, поэтому они отлынивают[31]. Я полагаю, что соответствующим материалом тибетским будет большая Dub-mthah[32] Жамьяна, а не rnam-bshad dgongs-pa-rab-gsal. Но это только мое предположение, сам я сличаю Таркаджвала, но очень повреждена, и Васильева том материалов по истории брахманских философских систем. Делайте, как хотите, важно - прочтите сами, хотя бы и очень курсорно, Tarkajvala и отмечайте себе в тетради все, что найдете там о Санкья, Ньяя, Вайшешика, Джайна [33]и др. (…) А затем читайте, если хотите, Цонкапу, но тут, я думаю, в Мадхьямике[34] вряд ли Цонкапа нам даст много нового." 

Щербатской рекомендует: (от 19.06.30) "Пока изучайте текст Tarkajvala и Dub-mthah Жамьян Шадба, делайте rough translation (грубый перевод. – М. К.), отмечайте все неясные места. Так как это сочинение вроде истории философии Индии, то несомненно оно вызовет большой интерес на Западе, где ведь главным образом интересуются вопросами историческими и политикой. Вы создадите себе солидную рекомендацию в должных кругах. (…) Вот главная линия работы – текст тарка-джвала, а остальное попутно, когда увидите, что необходимо." 

Однако Обермиллер следует иной главной линии - читает трактаты Гьелцаба, Кэдуба и "Золотые четки" Цонкапы.Что касается Таркаджвалы, в неопубликованных работах Щербатского остался перевод Таркаджвалы, сделанный, по-видимому, не без участия Е. Е. Обермиллера. Исследования по Таркаджвале Евгений Евгеньевич делать не стал. Однако исследования учений Праджняпарамиты по Абхисамаяаламкаре принесли его имени мировую тибетологическую, буддологическую известность. Кроме того, пионерский перевод трактатов Цонкапы, сделанный Обермиллером на английский и немецкий языки на 50 лет раньше, чем это произошло в итоге в США, многое бы добавил еще к этой известности. Но переводы остались неопубликованными.

 

Андрей Иванович Востриков в Агинском дацане начал осуществление давней мечты Ф. И. Щербатского – он приступил к переводу Праманавартики Дхармакирти с тибетского. О темпах и состоянии работы он пишет следующее: (от 27.05.28) "вчера просматривал свой перевод начала 1-го леу (тиб.: глава. – М. К.), который я сделал еще в прошлом году (выделение мое. – М. К.), и теперь отделываю заново – я написал там все эти цитаты…" (от 21.07.28) " Мое здоровье сейчас довольно сносное и потому работать я стараюсь вовсю. Но не могу сказать, чтобы дело двигалось быстро. Первое леу начерно сделано более или менее, но еще много работы нужно будет уложить на его отделку . В сущности, это текст адской трудности. Некоторые места в rang grel[35] для меня до сих пор все еще остаются темными.

Работаю я главным образом над thar lam gsal byed' ом Жалцаба. Из тибетских комментариев на PV это, пожалуй, самый хороший, хотя в то же время и самый трудный. Работать над одним rang 'grel' ом для первого леу не было никакой возможности – потому что ламы его почти не читают, а разбираться одному трудно очень. Ведь этот текст такой же лаконичный, как и Mula[36]. Для остальных леу я думаю положить в основу этот же thar lam gsal byed, читая, насколько позволят мне мои силы и способности, еще и комментарий Devendrabuddhi. Но в сущности, этого недостаточно, потому что все эти тексты, которые я читал и читаю, ни в малейшей степени не отражают все то обилие споров, которые развернулись при комментировании PV. Уже сейчас удается установить 3 главных направления в споре. (…) Мне немыслимо, конечно, сейчас браться за чтение всех комментариев на PV, без исключения. Помимо трудностей текста, самого текста-то ведь почти 13 томов. (…) Но все же я считаю, не знаю, согласитесь ли Вы с этим. что размах работы нужно несколько расширить, хотя бы включением комментариев Хайдуба tika chen и Жамьяна mtha' dpyod (…) Хайдуб представляет как раз иную позицию в вопросе, чем Жалцаб - именно позицию Devendrabuddhi и Saakyabuddhi, об этом сообщает Лондол и с этим согласны и ламы. (…) Не знаю, согласитесь ли Вы с этим. Напишите мне, пожалуйста. Это, конечно, замедлит, и очень значительно, темп моей работы, но я считаю лучше выиграть качество. Ведь, в конце концов, здесь можно задержаться и подольше, если работа заставит.."

По поводу своих временных планов относительно работы он говорит в последней части того же письма: " как было бы хорошо, если бы Вы приехали. Даже мои ламы все с ума посойдут от радости. Они знают Вас с моих слов и все спрашивают, не собираетесь ли Вы сюда. (…) для меня было бы большой радостью, если бы Вы сюда приехали. Потому что когда еще я Вас увижу – во всяком случае не раньше января, а вернее, позже, потому что мне по многим причинам лучше здесь поработать подольше."

Востриков продолжил свою работу над "текстами адской сложности" – Праманавартикой и комментариями и в середине 30-х годов, о чем можно судить по его письмам академику Щербатскому из Осташкова 1934. К сожалению, при репрессии ученого подавляющая часть его рукописей тоже была репрессирована, и нам остается только догадываться по косвенным сведениям о его научных свершениях в этой до сих пороставшейся неисследованной в российской тибетологии области. Завораживающие масштабы его обзора тибетских философских текстов в единственной изданной после войны книге "Тибетская историческая литература" позволяют представить достигнутый им высочайший уровень компетентности.

Сам Федор Ипполитович, несомненно, принимает в расчет новые возможности, представленные ламами, и бывает готов включить и в свое рассмотрение новые для него тексты, обращаясь к ученикам с многочисленными вопросами, адресованными ламам по философским вопросам, например.: " не можете ли добавить мне следующию справку – в первом леу Праманавартики упоминается много о   о nges pa =niscayo[37] . (…) Не можете ли Вы попросить найти эти места в Праманавартике (…) а также и из Rgyal tgsab’а комментария и из Жамьяна" (тексты, рекомендованные ламами Вострикову); "Дебатировали ли Вы с моими вопросами о свободе воли и необходимости? (…) Это очень важный вопрос, продебатируйте это со всеми ламами основательно и запишите их ответы и ссылки, нет ли по этому вопросу специального сочинения?"

 

Итак, переписка академика Щербатского с Востриковым и Обермиллером, а также материалы рукописей тех научных работ, которые были связаные с деятельностью сотрудников Щербатского в научных экспедициях, содержащиеся в архивах РАН и СПб Ф ИВ РАН, позволяют воссоздать картину развития и преобразования научных планов ИНБУК и самого Ф. И. Щербатского в результате контактов и интенсивного сотрудничества с учеными ламами Забайкалья. Недаром Андрей Иванович Востриков писал Щербатскому про Агинский монастырь: "мое такое впечатление, что здесь кладезь тибетской премудрости, и я очень рад, что попал сюда и страшно благодарен Вам за то, что Вы дали мне возможность сюда поехать", а сам Щербатской в работе "Буддийская логика" отмечал монастырские университеты Тибета и Монголии как оазисы "сохранения в неприкосновенности лучших достижений индийской философии в золотой век индийской учености".

В круг изучаемых материалов, вводимых в научный оборот, в добавление к намеченным классическим индийским текстам по теории познания и по философии махаяны были включены 1. тибетские университетские пропедевтические тексты: по курсам дуйра – "сводка философских определений и категорий", лориг – "теория сознания и познания" (психология и эпистемология), тариг (логика и диспут), дубта (история мысли) тибетских ученых Чжамьяна Шэпа (из монастыря-университета Депунг), Агван Даши (из монастыря-университета Лаврана), Чжигмэ Вангпо (из Лаврана); 2. тибетская комментаторская литература к текстам Дхармакирти (в исследованиях Вострикова) - ученых Гьелцаба Дарма Ринчена, Кэдуба Чже, ламы Цонкапы, Лондола, Чжамьян Шэпа и ряда других комментаторов и к текстам по философии мадхьямаки (в исследованиях Обермиллера)– Цонкапы, Гьелцаба, Кэдуба Чже.

 

Результатом этих научных экспедиций, как можно судить по рассмотренным архивным материалам, стали в дальнейшем все работы Вострикова, включая не получившие публикации его доклады в ИНБУКе и статьи и посмертно изданный труд «Тибетская историческая литература»; работы Обермиллера, включающие публикацию тибето-санскритских и санскрито-тибетских индекстов к Абхисамаяаламкаре, пионерскую работу по исследованию учений Праджняпарамиты на основе трактата Абхисамаяаламкара, перевод "Истории буддизма" Будона, неопубликованные переводы ряда пропедевтических текстов, перевод трактатов ламы Цонкапы по философии Махаяны.

Результаты экспедиций для работы самого академика Щербатского сказались, прежде всего, в работе над "Буддийской логикой" (Buddhist Logic. 1930-32). Не говоря уже о том, что текст наполнене результатами выясненных Щербатским у лам-ученых философских тонкостей буддийской теории познания, в текст книги вошли материалы исследований А. И. Вострикова, составившие полностью разделы о порядке глав в Праманавартике, о трех школах комментаторов, о буддийской логике в Тибете и Монголии, обзор метода "следствия и основания" thal-phyir, а также давшие основу для большой части историко-философского анализа этого фундаментального труда. Также в состав книги вошла и часть переводов Е. Е. Обермиллера (из Лориг – "Категорий познания" Жамьян Шэпа.В Buddhist Logic. 1930, vol.2).

 

 

 

 

 

---